— Что вы имеете в виду?
— Они так ее называют. Выпускники Колумбийского университета.
— Вы расспрашивали обо мне?
Сэм устремила на него долгий взгляд, небезопасный при скорости восемьдесят миль в час. Подсветка приборов на панели делала ее сверхъестественно красивой. Блестящие губы. Голубые и желтые отсветы на щеке и шее. Внезапно в заднем окне вспыхнули фары грузовика, и вся влекущая нежность мигом исчезла с ее лица. На какой-то миг она замерла как статуя, только влажно поблескивал мрамор глаз.
— Это настоящее, профессор. Вы меня понимаете?
— Догадываюсь, — ответил Томас.
Ее взгляд снова переключился на огни катафотов, маячащие перед ними.
Несколько минут прошло в полном молчании.
— Так откуда же все-таки этот неожиданный интерес к моей книге? — наконец спросил Томас.
Сэм пожала плечами.
— Потому что она показалась мне любопытной.
— И что же именно показалось вам любопытным?
— А то, что спор затеяли вы, а не Нейл.
Томас фыркнул:
— Больше никаких споров.
— Почему же?
— Может, однажды и у вас появятся дети, — одновременно нахмурился и улыбнулся Томас.
Сэм рассмеялась и покачала головой.
— А что в этом странного? — продолжал Томас — Мамуля с пистолетом. Предел мечтаний отца-одиночки вроде меня.
Сэм просияла улыбкой, но продолжала качать головой.
— Нашли ответ на вопрос Маккензи? — спросила она, явно стараясь сменить тему.
Томас озорно и изучающе взглянул на нее.
— На какой вопрос?
— Насчет спора. Я имею в виду, он ведь прав, не так ли? Зачем было Нейлу заводить этот спор, если у него нет шансов никого убедить?
— Да...
— Звучит не очень впечатляюще.
Томас пожал плечами.
— Это абсолютно обоснованный вопрос...
— Так вот в чем суть?
Томас вздохнул, разочарованный этим внезапным возвращением к серьезности.
— Чужая душа — потемки, Сэм. Кто, черт возьми, знает, к чему готовится Нейл? Ради всего святого, он же работал в АНБ, и у него возникли свои задвиги, когда он перепаивал мозги во имя Национальной Безопасности. В моем понимании все это бредни...
Они плавно обошли еще одного дальнобойщика, на котором горели лампочки рекламы: «Ищите спасения в Иисусе», — все это напоминало рождественскую декорацию. Томас напрягся, противясь странному импульсу, снова заставлявшему взглянуть на бешено вращающиеся колеса.
— А теперь? — продолжал он. — Нейл исчез с карты нашего мира, граничащего с землями, которые мы и представить себе не можем.
— Послушать вас, так он прямо исследователь, — сказала Сэм, включая мигалку.
Они остановились на бензоколонке заправиться и поужинать.
— Мой отец был водителем грузовика, — объяснила Сэм, когда они свернули с шоссе. — Кроме того, я просто жить не могу без «Криспи кремз».
Оказавшись внутри, Сэм поддалась призыву еще одного ящика для пожертвований, на сей раз в пользу какой-то никому не известной коалиции по защите окружающей среды.
— Я хочу спросить... — произнес Томас, когда они шли к столику. — Откуда у вас такая тяга к благотворительности?
Сэм пожала плечами, старательно избегая его взгляда.
— Когда у тебя такая работа, ошибки влекут за собой последствия.
Что-то в тоне, каким это было сказано, встревожило Томаса, и он не стал дальше вдаваться в эту тему.
Примерно с полчаса они болтали по мобильникам: Томас разговаривал с Миа и детьми, которые, похоже, уже окончательно отошли от утреннего бузотерства, а Сэм — с агентом Аттой, которую, похоже, здорово расстроило, что Маккензи оказался тупиковым вариантом.
— Я пробовала свалить вину на вас, — сказала Сэм, с недовольной гримаской закончив разговор. — Но начальница так не считает.
Облокотившись на лимонно-зеленую столешницу, Томас потер виски.
— Но это была моя ошибка, разве нет?
Сэм хмуро взглянула на него:
— Что вы имеете в виду?
— Просто... мне показалось, что вы считаете это моей ошибкой.
— Маккензи? Умоляю. Если бы этот недомерок оказался придурком, я уж скорее винила бы себя. Но он пугающе умен, умник вроде вас, а с такими людьми жди либо холостого выстрела, либо непробиваемой предвзятости. Можете мне поверить.
Томас уткнулся взглядом в стол и стал считать крошки. Сэм была права. Маккензи уже успел составить предвзятое мнение, так, словно сценарий беседы был заранее написан. Он не давал своим страхам слишком приблизиться, понял Томас; некоторые терапевты называли это «отрицательной предвзятостью».
Сэм нежно вздохнула.
— Что-то мы опять загрустили, эй?
— Нет, благодарю, мне не хочется «Фритос», агент Логан, — улыбнулся Томас.
Сэм посмотрела на него с добродушным нетерпением:
— Вы хороший человек, профессор. Добрый человек, а в нашем мире это ничего не значит.
На глазах у Томаса буквально закипели слезы. Он моргнул, не глядя на нее.
— Зовите меня Том.
— О'кей, — неохотно ответила Сэм, так, словно перспектива пугала ее.
Набравшись храбрости, Томас посмотрел ей в глаза. Честная улыбка на лице Сэм погрузила обоих в неловкое молчание.
После этого что-то изменилось. Сэм стала называть его Том, хотя то и дело срывалась на «профессора». Но они стали ближе. Чувства ответственности это не снимало, но в то же время давало восхитительное ощущение свободы и раскованности. Отныне разговоры приобрели более непринужденный характер, оба словно давали заглянуть друг другу в душу. Временами они буквально наперегонки старались сказать: «Я знаю! Точно знаю, что вы имели в виду!»