Нейропат - Страница 47

— Мы привыкли мыслить рационально, — снова прервал его Маккензи, словно чтобы упростить вещи, непосильные для женского ума Сэм. — Почему, как вы думаете, наука с таким трудом давалась нашим предкам? Она ставит человеческую психологию с ног на голову, разве нет, профессор Байбл?

«Вы про душу, — хотел было сказать Томас — Наука ставит душу с ног на голову».

Вместо этого он продолжал так, будто Маккензи не прерывал его, — маленькое наказание за неучтивость:

— Мы постоянно делаем это, все мы. Но самое главное, перед чем мы опускаем руки, это то, что мы смешиваем соглашение с силой доводов или, того хуже, — с интеллектом. Если мы способны судить вещи лишь в терминах наших же предыдущих суждений, то мы в буквальном смысле делаем то, во что уже верили, мерилом добра и зла.

Маккензи фыркнул:

— Точное объяснение современной политической ситуации, как по-вашему, агент?

Разумеется, президент был демократом. Сэм криво улыбнулась.

— Я не уверена, я...

— О господи, — прервал ее Маккензи и обратился к Томасу: — Вам ужасно хотелось бы знать, над чем мы работали, не так ли, когнитивный психолог? Мы были вынуждены полностью отбросить все привычные психологические посылки. Старый добрый принцип элиминации оказался верен! Ни одна из традиционных категорий уже не является адекватной... все куда страннее, чем вы можете себе представить! Возьмите хотя бы язык — ой-ей-ей! Наш жизненный опыт всего лишь дым — дым, и не более того!

Томас понял, что доктор Маккензи страстно любит свою работу; просто он полагал, что Томас должен чувствовать то же самое. На деле же это оказывался еще один свойственный всем людям предрассудок, так называемый «софизм консенсуса».

— К примеру — только к примеру — мы полностью изолировали рационализирующий модуль левого полушария.

— Рационализирующий модуль?.. — недоверчиво переспросила Сэм. — Хм?

— Если вы отключите щадящие цепочки, — продолжал Маккензи, — то просто не поверите, какую болтовню можно услышать. Потоки лжи, бесконечной лжи, каждая из которых в представлении самого субъекта является непреложной истиной. Буквально кажется, что в голову каждого из нас встроен законченный психопатический лжец! Представляете? Я хочу сказать, что подоплека эволюции вполне ясна: успешное воспроизводство связано с социальным статусом, который связан с конкуренцией на вербальном уровне, и так далее, и так далее... — Он покачал головой.

— Значит, Рамачандран ошибался? — спросил Томас.

— Рамачандран? — воскликнул Маккензи. — Ошибался? Помилуйте, это то же самое, что сказать, будто ошибалась вся древнегреческая медицина. Слово «ошибаться» тут абсолютно непригодно. Мы так далеко продвинулись...

Он внезапно оборвал фразу, его широко открытые, полные энтузиазма глаза превратились в трезвые и лукавые щелочки. Он уже не хохотал, а хихикал.

— Вы здорово придумали, — обратился он к Сэм, грозя ей пальцем. — Привести еще одного профессора... Вы ведь знали, что меня будет гораздо легче расколоть, если я заведу беседу на какую-нибудь узкопрофессиональную тему. Вы вообразили, что мы, интеллектуалы, довольно предсказуемы и тщеславны?

Он придавил окурок большим пальцем.

Сэм улыбнулась и покачала головой. Казалось, ей важно избегать пристального взгляда Томаса.

«Конечно, — подумал Томас — Зачем еще ей было приводить его? Из-за его легендарных способностей к наблюдению?»

Он понимал, что накопившаяся в нем обида была прежде всего результатом двух последних дней. Разве Сэм не просила его читать между строк? Но что еще важнее — разве не взяла она на себя обязательство использовать все имеющиеся в ее распоряжении средства, чтобы избежать повторения случаев с Синтией Повски и Питером Халашем? Обхаживать Томаса вряд ли значилось на первом месте в списке ее приоритетов; этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда.

— Скажите, — каким-то странным голосом начала Сэм, — вы когда-нибудь проводили операции на Нейле, доктор Маккензи?

Вопрос показался сам по себе очевидным только после того, как она его задала. Должно же было найтись какое-то объяснение, почему Нейл обратился к немыслимому.

События принимали слишком стремительный оборот.

— Никогда, — ответил Маккензи. — А почему вы спрашиваете?

Томас уставился на него:

— Именно так вы и должны были ответить, не правда ли?

— Пожалуйста... Мы с вами знаем, как это действует.

— Вот и не будем переливать из пустого в порожнее, — сказал Томас. Он понимал, что вмешался в разговор потому, что злится, что ему бы помалкивать в тряпочку, но слова вылетали у него сами собой, не сообразуясь со здравым смыслом. — Что вы можете нам рассказать, доктор Маккензи?

Маккензи откинулся на стуле, его оценивающий взгляд поражал внезапной серьезностью. Он потянулся к пачке и вытащил новую сигарету. Стрела угодила в цель.

— Знаете что? — спросил Маккензи и скосил глаза, прикуривая сигарету. — Теперь припоминаю, но очень немного.

— Дайте-ка, я угадаю, — сказала Сэм. — Это все засекречено.

Раздался взрыв заразительного смеха, всколыхнувший облако дыма.

— Не совсем, агент Логан. Не совсем.

— Тогда в чем дело?

— Вот в этом-то, агент, вся и суть. Нейл Кэссиди и в самом деле нравился мне. Это самый блестящий человек, которого я когда-либо знал. — Глаза Маккензи округлились, в них появилось виноватое удивление, словно он неожиданно споткнулся о какой-то неловкий факт. — И я решил, что мне не совсем нравитесь вы...